Прежде Кузяр‑Бурундук был весь жёлтый, как кедровый орешек без скорлупки. Жил он – никого не боялся, ни от кого не прятался, бегал, где хотел.

Да раз ночью поспорил с Инойкой‑Медведем. А маленькому с большими – знаешь, как спорить: и выспоришь, да проиграешь.

Спор у них был: кто первый утром солнечный луч увидит?

Вот взобрались они на пригорышек и сели.

Инойка‑Медведь сел лицом в ту сторону, где утром из‑за леса солнцу вставать. А Кузяр‑Бурундук сел лицом туда, где вечером солнце зашло за лес. Спиной к спине сели и сидят – ждут.

Перед Кузяром‑Бурундуком высокая гора поднимается. Перед Инойкой‑Медведем лежит долина гладкая.

Инойка‑Медведь думает:

«Вот глупый Кузяр! Куда лицом сел! Там до вечера солнца не увидишь».

Сидят, молчат, глаз не смыкают.

Вот стала ночь светлеть, развиднелось.

Перед Инойкой‑Медведем долина чёрная лежит, а небо над ней светлеет, светлеет, светлеет.

Инойка и думает:

«Вот сейчас падёт на долину первый лучик – и я выиграл. Вот сейчас…»

А нет, всё ещё нету лучика. Ждёт Инойка, ждёт…

Вдруг Кузяр‑Бурундук за спиной у него кричит:

– Вижу, я вижу! Я первый!

Удивился Инойка‑Медведь: перед ним долина всё ещё тёмная.

Обернулся через плечо, а позади‑то макушки горы так солнцем и горят, так золотом и блещут!

И Кузяр‑Бурундук на задних лапках пляшет – радуется.

Ой, как досадно Инойке‑Медведю стало! Проспорил ведь малышу!

Протянул тихонько лапу – цоп! – за шиворот Кузаря‑Бурундука, чтоб не плясал, не дразнился.

Да рванулся Кузяр‑Бурундук, – так все пять медвежьих когтей и проехали у него по спине. От головы до хвоста пять ремешков выдрали.

Шмыгнул Кузяр‑Бурундук в норку. Залечил, зализал там свои раны. Но следы от медвежьих когтей остались.

С той поры робкий стал Кузяр‑Бурундук. Ото всех бегает, по дуплам, по норкам прячется. Только и увидишь: пять чёрных ремешков мелькнут на спинке – и нет его.